Виктор направил взор в сторону заводоупрвления; с Красноармейской, блестя фарами, выворачивал незнакомый ему "восемнадцатый".
— Простите, а до "Радиотоваров" идет? — крикнул он, когда перед ним, шипя, распахнулись створки дверей. Из салона ему закивали.
— Идет, идет, — подтвердила незнакомая женщина, когда он заскочил в салон, — он за Пединститутом на Студенческую заворачивает.
— Виктор Сергеевич! — прогудел знакомый хрипловатый голос в трубке, — вам там в выходной работы не подкинули? Можете зайти. Увидите, как сказку делают былью — мы же с вами для этого рождены?
Было десять часов утра. Виктор только что позавтракал и раздумывал, куда же пойти, чтобы не маячить: бездельничать на фоне той части персонала, которая работала в зале для посетителей по скользящему графику, было крайне неудобно.
"Неужели Мозинцев сделал? Или это замануха?" — подумал Виктор накидывая плащ; фляжка с коньяком, которую он вчера забыл вынуть, стукнула о тело. Он достал ее из кармана, и, посмотрев, тут же засунул обратно. В той неизвестности, что простиралась сейчас перед его мысленным взором, этот предмет мог оказаться полезным.
— …Вот тут и тут распишитесь пожалуйста… Теперь минут сорок погуляйте по парку Толстого — можете в Музей Леса зайти или в кафе посидеть — а потом вернетесь ко мне. Видите, ничего тут страшного не происходит.
— Может, я участвую в программе "Розыгрыш"?
— Розыгрыш путевок в жизнь?
— Нет, это телевизионная.
— Не смотрел. Сейчас много каналов, смотреть некогда.
В парке Виктор не стал никуда ходить и просто присел на скамейку возле фонтана "Чертова мельница", главной достопримечательности этого уникального музея скульптур, вырезанных из засохших деревьев; светлая мысль создать такую прекрасную вещь и здесь посетила чьи-то светлые головы. Журчала вода и крутилось мельничное колесо: забавные громадные фигуры и удивленные наивные физиономии чертей, которых хитроумный мужик заставил лить воду на свою мельницу — в прямом и переносном смысле, потому что вода падала из ведер в их руках — все это казалось Виктору иносказанием, символом торжества изобретательности нашего народа над глупостью сильных мира сего.
"Как будто в проявочном пункте снимков жду" — подумал Виктор, разглядывая золотые звезды кленовых листьев, усыпавшие асфальт перед буроватыми брусьями деревянных перил ограждения фонтана. "По крайней мере, одна из подписанных бумажек точно бланк паспорта." Сидеть показалось холодно — а, может, его начало слегка знобить от волнения — и он прошелся по парку, рассматривая знакомые и отдельные незнакомые резные скульптуры (например, новой была группа "Илья Муромец и Соловей-Разбойник"), поглазел на аттракционы, возле которых висело объявление, что они работают последние выходные, посмотрел на объявление возле Теремка — сказочная избушка на столбе обещала вечером показать на кассете "Сказ о земле трубчевской" затем постоял возле Музея Леса, но зайти так и не решился, чтобы не потерять счет времени. Шагая обратно к Мозинову, Виктор подумал, не свернуть ли прямо в прокуратуру, которая раньше стояла как раз между парком и этим домом; но, остановившись перед зданием сталинского ампира, Виктор увидел вывески редакций сетевых изданий и понял, что прокуратура переехала в новое здание на Курган. Пришлось двинуться дальше; теперь Виктору казалось, что он не застанет Мозинцева дома, а, может быть, дверь откроют другие люди и скажут, что такой здесь долее не проживает.
Егор Николаевич, однако, оказался на месте и первое, что сделал, пригласив Виктора в кабинет — это протянул ему новенькую, знакомую по старым временам красную книжку с гербом СССР на обложке, страницы которой открывались, как во всех обычных книгах, а не по-календарному, как теперь. Виктор взял документ в руки, оставив на обложке отпечатки вспотевших пальцев.
— Смотрите, проверяйте, все ли так, — произнес Мозинцев с какой-то загадочно-торжественной улыбкой на лице. Виктор перелистал: карточка была на месте, выдан Бежицким РОВД сегодняшним числом взамен утраченного… и так далее.
— Ну вот, видите, как все просто. А с этими реабилитационными не только невесть сколько б крутились — слухи идут, что если у человека не оказывается друзей или родственникам, то забирают на органы или для медицинских опытов, а знакомым говорят, что родственники забрали. Страшные вещи иногда приходится слышать — не всему, конечно, надо верить, но…
— Большое вам спасибо. Сколько я вам должен за хлопоты?
Мозинцев поморщился, словно от приступа зубной боли.
— Ну, перестаньте. Не портите мне торжества момента благодеяния неуместным торгом. Я могу написать "В безвозмездный дар" или просто "На добрую память", но на документах это не принято.
— Тогда может… в честь торжества момента? — и Виктор вынул из кармана фляжку коньяка.
— Вот это вполне, — согласился Мозинцев и поставил на стол рюмки. — На закуску бутербродики с икрой не побрезгуете?
— Ну что вы!
Виктор вдруг подумал, что он, возможно, пьет коньяк в последний раз. "Как там у Высоцкого: но надо выбрать деревянные костюмы? Жаль, что все хорошее так внезапно кончается. Но оно всегда кончается внезапно, и к этому всегда надо быть готовым и встречать достойно."
Бутылка опустела довольно быстро; Мозинцев не пьянел и не закуривал, зато насчет "а поговорить?" говорил именно он. Политики он, однако, не трогал, и о каких-то перспективах Виктора после получения паспорта не заговаривал. К тому же Егору Николаевичу как раз кто-то позвонил, и он сказал Виктору, что, к сожалению, ему надо ехать к одному знакомому и как-нибудь посидим позже. Виктора это стечение обстоятельств более чем устраивало. Выйдя из подъезда он подставил голову свежему воздуху, вдохнул в себя осень, будто выпил стакан холодной минеральной воды и пошел на остановку "Тройки".