— Красиво у вас тут, — решил нарушить молчание Виктор. Неприятно просто сидеть и ждать неизвестно чего.
— А как же! Теперь снова архитектура, а не коробочки. И не как на Западе. Там ведь что главное? Внешний дизайн. А у нас — создание живой среды обитания. Посмотришь по Внешсети, там у них не микрорайон, а гроб, мавзолей. А людям надо, чтобы под окном соловьи пели. Кстати — сети у нас тоже самые в мире красивые. Ни одного серого ресурса нет, художники разрабатывают типовые решения, шаблоны и выкладывают. Лучшие в мире школы сетевого дизайна. И везде много картинок. У них Интернет для того, чтобы увести человека в виртуальную реальность, у нас — для того, чтобы перенести весь наш богатый мир в электронный вид. Пусть за рубежом глядят и завидуют.
"Серый ресурс — это как когда-то сайты без обоев были", догадался Виктор. "Ни разметки, ничего, только надписи крупным шрифтом и серый фон в Нетскейпе по умолчанию. А ведь правда. В эти годы даже у правительственных ведомств США было масса унылого…"
Зашипели двери у остановки возле серо-розовой хрущевской четырехэтажки.
— Школа номер два!
Троллейбус с печальным вздохом выпустил их во влажную прохладу улицы и покатил в сторону Универмага. Над чередой тенистых деревьев на другой стороне возвышался квартал довоенных домов с высокими потолками — простых, как рабочий класс и монументальных в своей соразмерной грубости, с белыми вертикальными лентами кирпичных пилястр на фасаде и стеклянными полосами лестничных клеток. Трудовой переулок отделял этот квартал от такого же прямоугольно-лапидарного, как корпус фабрики или хлебный элеватор, здания Школы номер два. Глядя на эти корпуса, Виктор подумал, что навернное сложно было дать переулку какое-нибудь иное название, чем Трудовой или Индустриальный. И еще он подумал, что тут прекрасное место для снайперов — учитывая то, что квартал был не замкнуть, и вдоль переулка дремлющим рыжим котом улегся то ли с двадцатых, то ли вообще с дореволюционных времен низкий кирпичный сарай с большими воротами.
На переходе Варя нажала на кнопку, остановив движение, что, по мнению Виктора, было совершенно излишне, потому что по улице никто не ехал; но порядок был порядок. Они именно по Трудовому — так было ближе к северному выходу из парка.
— Не вертите головой, — тихо сказала она. — привлекаете внимание. Крыши и так под наблюдением. И еще. Если что, не вздумайте закрывать меня своим телом.
— Вздумаю. Вы женщина. Вам рожать.
— А вы охраняемый объект. И к тому же недисциплинированный.
— Я подчиняюсь законам жизни.
— Вы подчиняетесь необузданным страстям. Как эти ваши оккупанты-олигархи. Надо будет подкинуть идею Тополю для очередного боевика. Антиутопии.
— Это который Эдуард.
— Он самый.
— Тогда подкину и название — "Завтра в России".
— Вполне. Коротко и ясно. Можно и психологическое обоснование развить.
— А что, у них какое-то обоснование?
— Ну да. Психологическое насилие олигарха рождено терроросредой. У этой среды следующие основные признаки. Во-первых, примитивное восприятие мира, свои-враги. То-есть, кровавые большевики и освободители-демократы. Во-вторых, чувство превосходства над жертвами. Они считают себя инициативной частью общества. Благодетелями, которые дают работу. В-третьих, малая чувствительность к своим и чужим страданиям. Это может быть следствием раздела общественной собственности, если в этом разделе участвуют бандиты или мафия. Может быть просто эгоизм преследователя жертвы — они же воюют с совком, с большевизмом, с вековой отсталостью и ленью русского человека и еще черт знает с чем. Желание хапнуть всегда можно оправдать высокими идеалами. Ну как вам наша фантастика?
— Мрачновато как-то.
— Ну это же антиутопия, она должна быть мрачной. Терроросреда захватывает черную и серую экономику, контролирует политику… А за спиной стоят спецслужбы разных держав, от США до Китая. И уже неясно, кто кого из группировок куда завербовал и перевербовал. Такой вот сюжет.
— А не сложно?
— Писатель разберется.
За Советской переулок шел между двумя стенами: с одной стороны высился крутой берег новых кольцевых трибун стадиона "Динамо", с другой — стена с колючей проволокой наверху, а за ней — следственный изолятор, стоявший здесь еще с царских времен, когда он был городской тюрьмой. "Интерeсно, Мозинцева здесь держат?" — мелькнула мысль в голове. Но спрашивать не хотелось. Просто не хотелось. Дурацкая ситуация, когда гуляешь с дамой, вооруженной двумя пистолетами, подумал он. Да еще в каждой реальности голову ломать надо — где свежее видение мира, а где промывание мозгов, да еще одно с другим так укручено, что не разберешь. Наверное, надо быть проще. Варя красивая, идти с ней приятно. Да, надо попробовать чего-нибудь активно об их системе поспрашивать, а не только слушать.
— Нам направо, — сказала она, когда справа за трибунами стадиона показались северные ворота парка, а слева — концертный зал филармонии. Виктор раньше не раз задумывался над этим странным соседством филармонии и СИЗО, но ничего, кроме соображения, что и то и другое должно находиться в месте тихом и уединенном, в голову не приходило. Тем более, что дальше по Горького была детская больница.
Прямо за входом, справа, стояла новенькая детская карусель с конями — точная копия той, что поставили в этом углу парка полвека назад. Кони, олени, медведи и повозки со скамеечками. Только вместо лампочек светодиодные гирлянды.