— Так что же получается, наша реальность просто ошибка истории? Без всяких попаданцев этих, хроноагентов, Союз должен был по законам истории выжить? И вот, развиваться дальше?
— Ну, это смотря что считать законом истории. — заметил Момышев. — У вас там закон истории — что один умеет из кресла управлять, а другой умеет это кресло занимать, и он-то последний, в этом кресле и оказывается. А остальное, извините, последствия…
— Ладно, бог с ним, с Союзом нашим, все равно его нет… А здесь-то чего, опять холодная война?
— Может холодная, может нет, — Гаспарян пожал плечами. — У Штатов теперь основной враг — кризис. А это дает почву для переговоров, как вместе с СССР безопаснее разрядить эту замороженную финансовую пирамиду. Соответственно, есть предмет торга.
— Лучше спросите, что с вами будет, — улыбнулась Светлана.
— Ну, пока вы плохого не обещали?
— У меня для вас сюрприз. Не знаю, хороший или плохой.
— У нас песня была — 'Сюрприз, сюрприз, да здравствует сюрприз'. Меня что, в Штаты решили послать?
— Нет. Но завтра, возможно, вы вернетесь в свое время.
В первые мгновенья Виктор даже не понял, всерьез это сказала Семиверстова или шутит.
— Опять, как в прошлый раз? — спросил он.
— Похоже, нет. Догадываетесь, что было в письме?
— Открытка с местом и временем перехода?
— Именно. Как мне сейчас сообщили по сети, направлена она из Свердловска, с консоли домового сервера, там был взлом шкафа оборудования, но ничего не украли. Отсюда наиболее вероятная версия действий хроноагента-3 следующая. Хроноагент-3 прибыл, скорее всего, раньше вас, решил, что вы недостаточно быстро активизируетесь и решил ускорить события. Скорее всего, он не знал, что Лацман и Мозинцев работали на ЦРУ, и не совсем понял, что происходит в момент вашего задержания на вокзале. Дальше его перебрасывают во время после кризиса, где он оставляет вам электронное письмо, согласно заданию, приезжает в Брянск и здесь узнает, что ход истории пошел не так, как было запланировано. Он пытается уничтожить письмо, взломав будку у комплекса, поставив отвлекающий передатчик с записью, но ему помешали. Тогда его снова отправляют во время перед кризисом, где он попадает под грузовик с новой открыткой. Таким образом, получается проявление хроноклазма, которое и исключает петлю времени.
— То-есть, он должен был мне тогда передать открытку с точкой перехода?
— Может, передать, может, ликвидировать и самому смотать через эту точку… Мы это вряд ли теперь узнаем. Как и то, была ли сознательно отключена точка перехода, или это тоже хроноклазм.
— Короче, сам черт ногу сломит, — вздохнул Виктор. — До заброски в наше время я здесь сидеть буду?
— Я думаю, вы сможете вечером поехать домой. Отдохнете, выспитесь.
— Не спешите, Светлана Викторовна, — возразил Гаспарян, — эта версия не единственная. — Например, нашего хроноагента могли предупредить, что в эту точку перехода лезть опасно.
— Но они же могут ее отключать. И, потом, есть решение отправить хроноагента обратно при первой возможности, подписал Президент СССР Романов.
— А Руцкой его не отменит? — осведомился Виктор. Перспектива оказаться под машиной его тоже не очень соблазняла. Как и возможность сделать сон про попадание в 1941 год вещим.
— Руцкой утром сложит с себя полномочия, — ответила Светлана, — в связи с возвращением товарища Романова к трудовой деятельности.
— Да, оставили ему в наследство вопрос с болгарами…
— Не особо-то и вопрос. Сейчас у Болгарии куча долгов, кредиты ей давать некому, им нужен наш рынок сбыта болгарконсервов и советские вложения в туризм.
На экране Клинтон под фотовспышки принимал поздравления. Лицо у него все также было похоже на подушку после бурной ночи, но теперь на нем еще и отражалась растерянность.
'Бедняга', подумал Виктор, 'из тебя диктатор, как из садового хрена пистолет'…
— …Да, я в моторе, на работу еду. У тебя как там?
— Нормально. Знаешь, Верусь, сегодня вечером уже домой отпустят.
— Отлично. Только знаешь, я вот хотела сказать…
— Что-то случилось?
— Ничего не случилось, просто я переписывалась по сети с одним человеком, он в Ярославле живет, директор небольшой фабрики… Короче, он на ноябрьские приезжает свататься.
— Поздравляю! Вот видишь, как все хорошо!
— Ты серьезно? Не обиделся?
— Понимаешь, я как раз хотел сказать, что я скоро уезжаю. И надолго.
— Навсегда?
— Не знаю. Никогда не говори 'навсегда'. Но я рад за тебя.
— И я за тебя. Если будет возможность, пиши! Береги себя!
Попрощавшись, Виктор задвинул антенну, сунул телефон за пазуху и прошелся туда-сюда по коридору. 'Все нормально', думал он, 'все нормально. Все счастливы. Неужели я в самом деле завтра вечером буду дома? Конечно, вечером, ведь должны выбросить в то же время и место. А если… если это уже другое задание?'
Из двести двенадцатой, потягиваясь, вышел Гаспарян.
— Конгресс одобрит, судя по дебатам. А нам придется все начинать сначала.
— Если передумали меня отпускать — пожалуйста, скажите сразу. Я пойму. А то ходить вокруг да около…
— Надо бы, конечно. Но есть политическое решение, — и Гаспарян указал пальцем на потолок. — А вообще, не знаю, как вы сможете теперь жить в своей РФ. Нашу систему, конечно, нельзя назвать полностью свободной — пока нельзя, — но она хотя бы гуманна! Она существует с молчаливого согласия большинства! А у вас с капитализмом большинство людей не согласно, но ничего сделать не может, потому что все живут под угрозой лишения средств к существованию. Он-то и не разваливается потому, что держится на угрозах, а не на соглашениях.