Ответ Империи - Страница 125

125

"Волга" оказалась в хорошем состоянии и дышала ностальгической памятью об излете американской эпохи больших авто, тех ушедших временах, когда каждый житель Брянска, заплатив от рубля до трех, мог почувствовать себя где-нибудь на улицах Миннеаполиса. Рокот мотора, длинный, как палуба эсминца перед капитанским мостиком, капот, и сохранившие некоторое излишество внутренние объемы салона вызывали приятные воспоминания. Впечатление не портил даже зеленый экран навигатора, такого же, как Виктор видел в прокатном "Иже"; похоже, они здесь оснастили этими штуками все машины.

— Виктор Сергеевич, — отвлек его от созерцания Гаспарян, — вот вы имели возможность сравнить четыре реальности. Если по честному — какая из них вам больше понравилась?

— Если по-честному — не знаю, — признался Виктор. — Что могу сказать? Ну, вот, например… Знаете, вот во второй реальности, где Берия, оно, конечно, победнее, чем у вас, неустроенности больше, но… Все время такое ощущение, что живешь накануне какой-то новой, необычной эпохи, где изменится человек, может, вся жизнь на Земле изменится, все можно устроить разумно справедливо — ведь сколько народу-то на планете! Сколько полезных ископаемых, сколько энергии, сколько открытий наука принесла — жить да жить! А здесь все благоустроено, отточено, но знаешь, что завтрашний день — это… ну, как новая модель автомобиля. Повысят экономичность, безопасность, удобство, электроники впихнут, но это, как бы сказать… предсказуемо, над этим уже работают. Простите, это такое чисто субъективное впечатление.

— Пятидесятые — время личностей, — улыбнулся Гаспарян. — Помните, что Жженов сказал в фильме "Большая руда"? "Через двадцать лет никто не станет за здорово живешь ломать себе шею…".

Он по привычке полез в карман, будто за сигаретами, потом, вспомнив, вынул руку обратно и несколько раз сжал и разжал кисть. "Отвыкает", подумал Виктор, "здесь же тоже кампания за здоровый образ".

— Ведь что хотело у нас население в конце семидесятых? — продолжал Гаспарян. — Мясные продукты всегда на прилавках, жилье положенное получить, и чтобы родное государство, наконец, обратило внимание и подняло те миллиарды, которые у него под ногами на каждом шагу валяются. Золотая рыбка и выполнила желание. "Чего ж тебе надобно, старче?"

Они подрулили к автостоянке у западного входа и медленно прошлись обратно к месту назначения.

Пахло грибами. В холодном и сыром воздухе сквозь шелест деревьев тихо доносилась музыка Накамуры. Тонкий голосок певицы выводил что-то вроде "кони-тива ака-тян", за точность Виктор, не зная японского, поручиться не мог. Низко нависшие облака, как волны бомбардировщиков, медленно ползли над головой в просветах крон. Закапал легкий дождик; точнее, в воздухе повисла мелкая, липнущая к ветвям, скамейкам и столбам фонарей водяная пыль.

— Помочь вам раскрыть зонт? — заботливо спросила Света.

— Не надо. Думаю, я не успею замокнуть.

Навстречу им, жужжа, прополз маленький черно-желтый трактор-уборщик, собирая опавшую листву в большой пластмассовый резервуар. Они посторонились.

— Как вы себя чувствуете? — снова спросила его Света.

— Страшновато. На этот раз почему-то страшновато.

— Реакция из-за того случая… Вы еще можете отказаться.

— Не надо. Я решил.

Певицу сменил римейк "Лепестков роз" с неизвестным Виктору русским текстом. "Лепестки розы спадают на землю, в тишине, в тишине…" Гаспарян прибавил шаг, первым дошел до главных ворот и стал посредине; прямо за ним виднелась уходящая в небо алюминиевая стелла, на которой рубиновым светом горели цифры электронных часов. Виктор мог поклястся, что в первый день его появления здесь никаких часов на памятнике не было.

— Видите, там, на дорожке классики мелом? — зашептала Светлана. — Следите за табло. Как только обнулится и начнется отсчет — начинайте идти так, чтобы к десяти ступить на солнце.

— И все? — переспросил Виктор, хотя знал, что вроде как ничего больше быть и не должно.

— Посмотрим, — уклончиво ответила Света. — Следите за табло.

"Как в фильме "Мертвый сезон". Посмотрим, говорите.."

— Раз! — дернулась цифра на табло, и, подчиняясь внезапному импульсу, Виктор сделал шаг вперед.

— Два!

— Три!

Для него уже не существовало ни Гаспаряна, ни Семиверстовой, ни этого парка с потемневшими от моросящего дождя кленами и елями; лишь дорожка, мокрая дорожка и нарисованное желтым мелом солнце в конце.

— Четыре!

— Пять!

Он сократил шаги, стараясь не опередить; один из пакетов шоркал о плащ, но теперь это было неважным.

— Шесть!

— Семь!

Солнце было уже совсем рядом, его лучи тянулись к Виктору по тротуарной плитке.

— Восемь!

"Лепестки розы хранят твой последний

Нежный взгляд, нежный взгляд…" — выводил репродуктор.

— Девять!

"Не промахнуться. Не промахнуться."

На табло застыли два нуля, единица и ноль.

Под ногами было солнце. Желтое, улыбающееся солнце, которое завтра смоет дождь или сметет вместе с мусором машина, похожая на жука.

Виктор немного потоптался на месте и вдруг понял, что ничего не произошло. Никакого переноса.

Он на всякий случай отошел в сторону, потом вернулся. Бесполезняк. Оставалось только попрыгать по классикам.

Гаспарян уже шел к нему, диктуя кому-то в рукав:

— Все, ждите полчаса и можете снимать аппаратуру. Кина не будет.

— Я вроде точно — растерянно сказал ему Виктор, когда тот приблизился.

125